![]() |
Материалы Международного совещания [311..320]Морфология дентина резцов крапчатых сусликов Spermophilus suslicus в период зимней спячки
|
Объекты питания | Песчаная лесостепь | Приморская степь |
Домашние животные | 58,6 | 78,3 |
Крупный рогатый скот | 34,6 | 26,1 |
Мелкий рогатый скот | 10,6 | 30,4 |
Лошади | 5,5 | 13 |
Свиньи | 2,4 | 4,4 |
Собаки | 2 | |
Домашняя птица | 3,5 | 4,4 |
Дикие животные | 29,3 | 21,7 |
Олень + европейская косуля | 5,2 | |
Кабан | 17,7 | 4,4 |
Лисица + енотовидная собака | 0,8 | |
Заяц-русак | 3,2 | 4,3 |
Мышевидные грызуны | 1,2 | 13 |
Птицы | 1,2 | |
Рептилии | 1,6 | |
Насекомые | 1,5 | |
Растения | 5,9 | |
Падаль | 3,1 | |
Итого | 100 | 100 |
Среди диких животных в питании волка преобладает молодняк кабана: в 2000-2002 годах его доля составила в среднем 26%. Соотношение объектов добычи хищника коррелирует с численностью жертвы. В питании волка отмечены также и сезонные различия.
Исследовано количественное представительство (n–369) разных видов сообществ лесополос неоднозначной характеристики. Видовое богатство (по Одуму, 1986) и доминирующая роль отдельных видов указанной группы млекопитающих различны, что обусловлено свойствами фитоценоза. В лесополосе из лиственницы с облепихой и лиственницы с акацией Бунге видовое богатство достаточно близкое (3,95 и 3,77 соответственно). Сообщества состоят из 7 видов животных разных систематических групп, которые образованы представителями неодинаковой ландшафтной приуроченности. В насаждениях с облепихой преобладала обыкновенная полевка Microtus arvalis, с акацией Бунге – полевая мышь Apodemus agrarius. Близки по этому показателю полосы из лиственницы без подлеска (1,87) и черного тополя (2,01). Сообщества этой группы млекопитающих в двух последних состоят из четырех видов с преобладанием обыкновенной полевки. Типичные лесные представители красная Clethrionomys rutilus, красно-серая Clethrionomys rufocanus полевки и восточноазиатская мышь Apodemus peninsulae отмечены в незначительном количестве в лиственничниках с подлеском. Субдоминантом везде выступает степная пеструшка Lagurus lagurus. Формирование сообществ, видовое богатство, изменение структуры обусловлено фитоценотическими особенностями искусственных лесонасаждений и местных зональных зоокомплексов. Количественное представительство большинства массовых видов подвержено резким колебаниям, что обусловлено обилием саранчи, неубранным урожаем зерновых, таянием снега в середине зимы, вспышкой численности хищных птиц и млекопитающих. Все эти параметры среды взаимосвязаны и взаимообусловлены, и оказались определяющими для сообществ фитоценозов.
Сообщества мелких млекопитающих в рассматриваемом регионе, притерпели в последние полвека существенные изменения в своем составе, чему обязаны деятельности человека. Фауна степей представлена пятью видами: степная пеструшка Lagurus lagurus, обыкновенная полевка Microtus arvalis, полевая мышь Apodemus agrarius, степная мышовка Sicista subtilis, мышь малютка Micromys minutus, (n-218). Существующая фауна достаточно определенно соответствует структуре фитоценозов. По количеству представленных видов степи неоднозначны. Наибольшее представительство отмечается в полынной степи, где из 5 видов в сообществе преобладала (87,5 %) степная пеструшка. Состав зоокомплекса, данной группы млекопитающих, разнотравно-злаковой степи и волоснецово-солонцеватой состоит из 4 видов. В сообществах преобладала степная пеструшка (соответственно 90,5 и 72,9%). В первом зоокомплексе присутствовала степная мышовка, во втором мышь малютка (соответственно 1,6 и 2,1%). Идентичны по составу сообщества разнотравно-злаковой и ковыльной степей, в которых присутствуют всего по 2 вида. Однако соотношение их разное. В первом случае (n-57), доминант – степная пеструшка (91,7%), во втором, этот вид, в очень численно бедном сообществе, занимает равную долю с обыкновенной полевкой (соответственно 57,1 и 42,9%). Следует констатировать присутствие в рассмотренных сообществах фитоценозов представителей двух семейств. По ландшафтной приуроченности три вида относятся к группе животных открытых пространств и два к политопным. Количественные показатели степной пеструшки и обыкновенной полевки в разные репродуктивные циклы существенно изменяются. В погадках хищных птиц (n-614) 28.8 % занимает степная пеструшка. Оба вида имеют существенное значение в питании лисицы обыкновенной. В периоды большой численности используют в пищу значительное количество запаса степных трав и зерна на сельскохозяйственных угодьях.
Белогрудый медведь обитает на юге Дальнего Востока России, в северо-восточных провинциях КНР и, возможно, на Корейском полуострове. Последние 5 лет популяции данного подвида подвержены мощному антропогенному прессу. Медведи истребляются браконьерами в коммерческих целях, местообитания животных сокращаются в результате вырубки лесов и пожаров. Неограниченный спрос на медвежьи дериваты в странах Юго-Восточной Азии породил на Дальнем Востоке ажиотаж нелегальной добычи белогрудых медведей. Туши, убитых животных, используются нерационально, т. к. скупщиков интересуют только лапы и желчь. Отстрел ведётся круглый год, но особенно результативен он во время осенних нажировок и на берлогах. Зимой белогрудых медведей добывают в дуплах при проверке всех, потенциально пригодных для берлог фаутных деревьев. Медведи расстреливаются в зимних убежищах, а в деревьях пропиливаются отверстия, что делает невозможным повторное использование их в качестве берлог. В последние годы появился спрос на медвежат-сеголеток, которых нелегально вывозят в Китай, где их содержат на фермах для получения желчи. Неблагоприятной тенденцией является фрагментация ареала белогрудого медведя, вызванная освоением территорий и пограничным режимом (проволочное заграждение на российско-китайской границе). В настоящее время ситуация с гималайским медведем на юге Дальнего Востока является неблагополучной, а в дальнейшем, если не будет принято действенных мер, следует ожидать её ухудшения. Ещё менее утешительно обстоят дела в части ареала, расположенной в Китае и Северной Корее. Для предотвращения нежелательной тенденции сокращения численности белогрудого медведя в России необходимо принятие ряда мер для их охраны. В сложившейся ситуации целесообразно пересмотреть сроки охоты и запретить добычу в зимний период на берлогах. Своевременное выявление мест концентраций животных во время осенних жировок позволит правильно планировать охранные мероприятия. Важнейшим делом в защите медведей от истребления является борьба с контрабандой дериватов.
Сбор материала производился в 1999-2001 гг. в Сихотэ-Алинском государственном заповеднике и на сопредельных с ним территориях в рамках международной совместной программы заповедника и Общества изучения диких животных. Пищевой рацион животных оценивался на основе анализа экскрементов. Учитывалось процентное содержание отдельных пищевых компонентов каждого образца. Всего было разобрано 294 экскремента гималайского медведя (27 весенних, 28 летних, 234 осенних, 5 зимних) и 342 – бурого (38 весенних, 87 летних, 216 осенних, 1 зимний). В годовом рационе, как гималайского, так и бурого медведей подавляюще преобладали растительные корма (99% и 89,7% соответственно). Доля пищи животного происхождения у бурого медведя оказалась на 8% выше, чем у гималайского. В весенний период потребление животных кормов максимально (30,1% для бурого медведя и 5, 7 % - для гималайского). Чаще всего хищники поедали изюбрей, кроме того, в экскрементах единично встречались останки косули, кабарги, тигра, енотовидной собаки, мышевидных грызунов. Из растительных кормов весной преобладала травянистая растительность и орехи кедра корейского, урожая предыдущего года (соответственно 51,5 % и 38,7% для гималайского, 24,6 % и 36,2 % для бурого медведя). Летом доля травянистой растительности в пищевом рационе медведей достигала половины. Дополнительно в питании появились ягоды (брусника, черёмуха), и муравьи. Существенную долю в рационе бурых медведей занимали орехи кедрового стланика (8,3%) и брусника (22,4%). Наибольшее значение в нажировочный осенний период имели жёлуди дуба монгольского и орехи кедра корейского (99,6 % рациона гималайского медведя и 86,5 % - бурого). Доля данных видов кормов в питании зависела от урожайности дуба и кедра в отдельные годы. Так, осенью 1999 г. медведи обоих видов потребляли, в основном, жёлуди, которые составляли 93,9 % их рациона. В урожайном на орехи кедра 2000 г. на жёлуди приходилось только 4,3 %, тогда как, на орехи 86,5 % пищевого рациона. Соотношение кормов в период нажировки показывает исключительное значение для дальневосточных медведей лесов, имеющих в составе древостоя кедр корейский и дуб монгольский
Группа лошадей Пржевальского была реинтродуцирована на территорию экоцентра «Джейран», Узбекистан, в 1987-1989 годах. Целью эксперимента являлась проверка адаптационных способностей животных из зоопарков к обитанию в экстремальных аридных условиях. С 2000 по 2002 год проводились изучения динамики социальной структуры группы и параллельный анализ физиологического состояния отдельных особей с помощью исследования стероидных гормонов в фекалиях. Показан механизм развития социальной структуры группы (I гаремная группа – холостяковая группа – II гаремная группа), различные стратегии жеребцов в процессе создания собственных групп. При анализе использования территории 3 группами животных было выявлено, что каждая гаремная группа имеет свою территорию, границы которой достаточно стабильны, и участок обитания, включающий в себя территорию. Границы последнего широко варьируют в зависимости от сезона и могут пересекаться у разных групп. Смена территории может происходить при смене доминантного самца, либо при резкой смене кормовых условий. Холостяковая группа территории не имеет, участок обитания ограничен пространством, не используемым гаремными группами. Анализ стероидных гормонов позволяет оценивать репродуктивный статус самок, в частности, низкий уровень прогестерона и характер его флуктуации позволил понять, почему одна из самок не размножается в течение последних 7 лет. Анализ кортизола, проведенный для всех взрослых животных, показал, какие периоды и ситуации являются для животных стрессовыми. У беременных самок концентрация кортизола существенно возрастает в последние 3-2 месяца перед родами, а в период эструса она минимальна. Показано, что у самцов физические повреждения, полученные в драках, не вызывают увеличения концентрации гормона, а повышение температуры в летние месяцы у отдельных животных коррелирует с повышением уровня кортизола. Показаны различия в секреции тестостерона у половозрелых молодых животных (2 и 3 года) и половозрелых взрослых животных (5 и более лет). У последних имеют место пики гормона в периоды повышенной активности, т.е. связанные с агрессивным поведением.
Численность маточного поголовья сайгака в Северо-Западном Прикаспии в 2002 году составляла 19,3 тыс.гол. Современное состояние популяции сайгака, исходя из продолжительности популяционных циклов, соответствует концу фазы спада численности – началу фазы депрессии. За последние два года произошли некоторые позитивные изменения в динамике численности. В 2001 г. относительная годовая смертность уменьшилась в 1,5 раза. В 2002 году сокращения численности по сравнению с 2001 г. не отмечалось. Смертность новорожденных сайгачат была небольшой – 6,5 %, в 2,7 раза меньшей среднего значения за 1998,1999 и 2000. Выход молодняка на 100 самок на конец июля (по данным Охотуправления РК) составил 91 гол. Вместе с тем, подготовленный нами, неблагоприятный прогноз на период гона в 2002 г. подтвердился. Доля половозрелых самцов составляет менее 1% от общего числа животных и количество приплода в 2003 г. ожидается не большим. Предвидя дисбаланс демографической структуры и повторение плохого отела 2001 г., была предложена Программа повышения воспроизводственного потенциала европейской популяции сайгака (одобренная Охотдепартаментом Минсельхоза РФ). Она предусматривала отлов, сохранение в вольерных условиях самцов и подпуск их в период гона к основному поголовью самок сайгака. Половое соотношение половозрелых особей удалось бы выровнять и избежать прохолоста большого числа самок. Однако Программа была необоснованно блокирована Управлением природных ресурсов и охраны окружающей среды Астраханской области и в полном объеме не была выполнена. Главной целью в работе по сайгаку является обеспечение будущего роста популяции с уровня тысяч голов, а не - десятков или сотен.
Барсук - дополнительный хозяин рабического возбудителя, в отличие от основных хозяев - хищниов семейства псовых. Люди от укусов этого животного в России не гибли. Однако в Западной Европе доля барсуков в эпизоотиях бешенства составляла от 1,5 до 4% (Wandeler et al., 1974; Matouch et al.,1976). Количество зверей на этой территории около 1,5 млн. особей (Criffiths,1991). Численность барсука в России впервые была оценена в 86,6 тыс. (Губарь,1992). Проведенная ревизия позволила переоценить ее в 10 раз - 800-900 тыс. (Сидоров, Ботвинкин,2001). Кроме того, в настоящее время, возможно, наблюдается очередная многовековая тенденция сокращения бешенства у лисиц, либо изменение патогенности их штаммов в отношении человека (Сидоров, 1995, 2002). На этом фоне возникает необходимость изучения циркуляции вируса в популяциях других диких животных в частности барсука. С 1990 по 2000 гг. в России было зарегистрировано 16763 случая бешенства всех групп животных, а у диких - 4226 случаев или 25,2%. У барсуков бешенство выявлено всего в 25 случаев, или 0,15% от заболеваемости всех животных и 0,59% от регистрации у диких. В 1995-2000 гг. эти показатели почти не изменились, составив соответственно 0,18% и 0,52%. Бешенство регистрировалось с марта по ноябрь ежемесячно. При этом 36% заболеваний приходилось на июль, а на остальные месяцы по 4 и 8% и только на сентябрь 16%. Во всех случаях в эти же месяцы болезнь регистрировалось у других животных. Сочетание на одной территории и в один период бешенства барсуков и лисиц наблюдалось в 52% случаев. В 64% одновременно с барсуком выявлены эпизоотии у 4 и более экземпляров других животных. За 1990-2000 гг. бешенство барсуков 6 раз отмечалось в Псковской области; по 2 раза в Татарстане, Алтайском крае, Московской, Брянской, Челябинской и Самарской областях; по 1 разу в Астраханской, Оренбургской, Тульской, Калининградской и Новосибирской областях. По нашей оценке (Сидоров, Ботвинкин,2001) в Псковской области средняя плотность популяции зверя составляла 1,0 экз. на 10 кв. км. Там, где бешенство у вида фиксировалось дважды, этот показатель колебался от 0,7 - в Самарской области до 2,3 в Алтайском крае. В областях, где инфекция отмечалась 1 раз - от 0,15 в Астраханской до 4,5 экз. на 10 кв. км в Калининградской области. Индекс эпизоотичности по бешенству (отношение числа неблагополучных лет к периоду наблюдений за 1960 -2000 гг.) на всех территориях заболеваемости барсуков был высок от 0,52 до 1,0. Однако отсутствовала корреляционная зависимость между количеством бешенства у барсука и индексом эпизоотичности r =0,02. Не установлено связи между плотностью популяции барсука и индексом эпизоотичности г=-0,34. Нет зависимости также между плотностью населения этих животных и количеством бешенства у барсука r =-0,15. Это свидетельствует об отсутствии самостоятельного эпизоотического процесса, и случайном характере бешенства в популяциях барсука России.
Проведен анализ заболеваемости бешенством людей и животных в России за 1974-2000 гг. (Кузьмин, Сидоров,2001; Сидоров,2002). В 1974-1981 гг. заболеваемость животных составляла 4000+-813 случаев ежегодно. На диких приходилось 7,8%. Они служили источником гибели людей в 45%, в том числе от укусов лисицы в 39,2%. В 1982 -1990 гг. ежегодно регистрировалось 1920+-235 случаев бешенства, в том числе 17,4% у диких. Люди гибли от укусов диких зверей в 47,3% в том числе от лисиц 38,5%. В 1991-2000 гг. доля диких в заболеваемости возросла до 25,9%. Однако их роль в гибели людей снизилась до 34,6%, а - лисиц впервые сократилась до уровня шестидесятых годов ХХ века - 27,3%. В 1998-2000 гг. значение лисиц в заражении людей опустилось до 24%, собак возросло до 48%. Доли как диких животных, так и лисиц в инфицировании людей в последнее десятилетие ХХ века оказались достоверно более низкой, чем в предыдущие 10 лет (р < 0,05). Это снижение на первый взгляд сложнообъяснимо, поскольку удельный вес лисиц в заболеваемости животных рос. Так, в 1995-1996 гг. он составлял 10,7%, а в 1998-2000 гг. поднялся до 26,0%. Одно из объяснений этого в том, что ветеринарная статистика в сравнении с санитарной менее точна и данные из ряда областей ограничивалась только графой «бешенные дикие животные» без дифференцировки на виды. В связи с этим уменьшение смертности людей от укусов лисиц, возможно, является подтверждением гипотезы Г.Н.Сидорова (1995) о снижении интенсивности эпизоотического процесса в их популяциях, либо гипотетически объясняется снижением патогенности лисьих штаммов в отношении человека. Гипотеза обоснована выявлением многовековых циклических изменений эпизоотического процесса в популяциях лисицы (Сидоров, 2002). За 1995-2000 гг. из 10510 случаев бешенства у животных 21,1% приходилась на лисицу и только 2,1% на других диких. За лисицей следует енотовидная собака – 0,74% случаев, волк - 0,41 %, барсук-0,18%, крыса-0,16 %, куница 0,12, хорь 0,09, корсак-0,07%. В эпизоотический процесс вовлекались: лось, бобр, еж, хомяк (0,03-0,05%), шакал, рысь, нутрия, выдра, кабан, косуля, заяц, суслик, ондатра, мышь, белка (0,01-0,02%). В проведенном анализе к регистрируемой заболеваемости диких животных необходимо относиться как к “вершине айсберга”. В 1975-1996 гг. при обследовании собранных у охотников и добытых в экспедициях 9245 животных зараженность лисицы составляла 1,8%, енотовидной собаки 3,8%, волка 0,6%, корсака 1,6% песца 16,5%, диких куньих 0,08%, грызунов 0,1%, рукокрылых 0,4%, то есть в России ежегодно было 15-30 тыс. бешенных диких псовых. При этом официальная выявляемость инфекции у них составила 0,8 - 1,7% (Ботвинкин, 1992; Сидоров,1995; Сидоров с соавт,1998).
В докладе подводятся итоги исследований особенностей сигнализации черноморских афалин в стрессовых условиях, оценивается возможность использования параметров акустической сигнализации в качестве критерия психо-физиологического состояния дельфинов. В разных случаях сигналы регистрировались на звуковой и ультра-звуковой магнитофоны. Исследовалась сигнализация изолированных и имеющих акустический контакт животных. Сигналы анализировались на динамическом спектрографе и сонографе. О стрессовом состоянии животных и уровне их возбуждения судили по появлению в их поведении различных невротических реакций. В ряде случаев оценивались показатели крови и параметры дыхания. Динамика сигнализации афалин в процессе их первичной адаптации к условиям дельфинария, приручения, привыкания к различным первоначально стрессовым ситуациям и постоянному повышению экспериментальной нагрузки изучалась в ходе 8-месячных наблюдений за животными (эксперимент №1; объекты наблюдения – 2 взрослые самки; сигналы записывались при временной изоляции дельфинов; всего было изучено 5150 сигналов). Анализ результатов эксперимента позволил выделить 4 основных типа сигнализации, соответствующих разному уровню возбуждения животных. В целом, основными типами сигналов при адаптации к стрессу являлись тональные сигналы длительностью около 1с и более, имеющие характерные для особи частотно-временные параметры (индивидуальные сигналы) и тональные сигналы длительностью до 100 мс (микросвисты). В зависимости от уровня возбуждения дельфинов менялись соотношение сигналов этих двух типов, характер временной организации сигнального ряда и уровень акустической активности животных. Для оценки надежности акустического критерия состояния афалин изучалось также влияние социальных факторов на появление у них специфической стрессовой сигнализации и ее параметры. В эксперименте №2 (2 взрослых самки, всего 1126 сигналов) было показано, что в условиях продолжительной изоляции особи от других дельфинов стрессовая сигнализация у неё может не появляться, однако она тут же возникает при восстановлении социального контакта с сородичами. Результаты экспериментов №3 (общение при помощи линии двойной электро-акустической связи взрослых самца и самки, всего 2782 сигнала) и №4 (акустическое взаимодействие самки и ее 3,5-месячного детеныша-самца, 4335 сигналов) свидетельствуют том, что основные параметры стрессовой сигнализации (доля индивидуальных сигналов, уровень акустической активности) не различаются у имеющих акустический контакт и изолированных дельфинов. Однако характер акустического обмена между животными может варьировать от одновременного с партнером продуцирования сигналов (детеныш на первом этапе эксперимента №4) до обмена сигналами в режиме акустического моста с альтернацией сигналов партнеров и подстройкой начала фонации у одного из дельфинов к окончанию сигнала другого. Активность участия в акустическом обмене, вероятно, зависит от социального статуса и степени адаптированности к ситуации участвующих в нем животных. В целом, результаты экспериментов свидетельствуют о возможности использования параметров акустической сигнализации в качестве одного из показателей психо-физиологического состояния афалин. Однако при использовании акустического критерия необходимо учитывать возможное влияние социальных факторов на само появление специфической стрессовой сигнализации и ее временные параметры (организацию сигнального ряда).
В условиях равнинного рельефа и значительной антропогенной трансформации территории Дарвинского заповедника количество естественных холмов, пригодных для устройства барсучьих поселений, ограничено. Для норения барсуки используют так называемые угольные ямы (УЯ). Регулярные учеты норников проводятся в заповеднике с 1963 г. В летние полевые сезоны 2001-02 гг. нами описаны 33 УЯ, которые на основе расчета ряда индексов были разделены на три класса. В УЯ I класса (n = 19) ни разу не отмечалось обитание барсука. Эти УЯ имеют наименьшую площадь кольцеобразного возвышения (ПКВ) – в среднем 78,8 м2, ср. количество входов - 1,0; различимые выбросы у 13 % входов. 63,2 % УЯ имеет высокую освещенность, 42 % расположены на высоте 102 - 103 м над ур. м. УЯ II класса (n = 9) использовались барсуком менее половины того срока, когда нора была заселена. ПКВ в среднем 108,2 м2, ср. количество входов - 9,0; различимые выбросы у 32 % входов. 66,7 % УЯ имеет среднюю освещенность, 56 % расположены выше 104 м над ур. м. УЯ III класса (n = 5) соответствуют коренным норам (по: Шибанов, 1989), т. е. используются барсуком в течение многих лет. ПКВ наибольшая – в среднем 162,2 м2; ср. количество входов - 17,0; различимые выбросы у 68 % входов. 57 % УЯ имеют среднюю освещенность и расположены на высоте 103 - 104 м н. ур. м. Высота насыпи УЯ во всех классах в среднем колеблется от 1 до 2 м, глубина ямы - от 0,3 до 2,3 м. Высота входных отверстий нор в среднем 24,8 см, ширина - 29,4 см (n = 148). Из 226 входов 26,5 % имеет западную экспозицию, 25,7 % - восточную, 25,2 % - южную и 22,6 % - северную. Большинство входов располагается на лучше освещенных склонах вне зависимости от их экспозиции.
Исследование проводилось на территории Жигулевского государственного заповедника и национального парка «Самарская Лука» в 2001 – 2002 гг. Обследовано 667 экземпляров мелких млекопитающих 12 видов. Из них заражено ГЛПС 95 особей (14,2%) 7 видов. Ведущую роль в качестве природного резервуара ГЛПС играют Clethrionomys glareolus и группа Microtus arvalis/rossemeridionalis (инфицировано 26,9 и 22,2% соответственно). По сравнению с 2001 годом в 2002 году инфицированность мелких млекопитающих выросла с 12,37% до 16,85%, несмотря на общее снижение численности животных (относительное обилие снизилось с 15,8 до 10,1 особи на 100 ловушко-суток). Снижение численности связано, в первую очередь, с Clethrionomys glareolus. В то же время на фоне незначительного роста численности полевок рода Microtus (с 5,1 до 5,8 особи на 100 ловушко-суток), их инфицированность выросла с 18% до 33,2%. Другие виды также продемонстрировали рост зараженности. (Таблицы 1 и 2 сняты редколлегией). Разные функциональные группы Clethrionomys glareolus и Microtus arvalis демонстрируют различную реакцию на ГЛПС, что может быть использовано для прогноза и контроля природного очага инфекции.
Изучение паразитов крови мелких млекопитающих проводилось с 1998 по 2002 гг. на территории национального парка Самарская Лука и Жигулёвского государственного заповедника. Обследовано 252 экземпляра животных 10 видов. Выявлены паразиты крови, принадлежащие родам: Anaplasma (sp.), Grahamella (2 вида), Haemobartonella (1 вид), Trypanosoma (1 вид) и микрофилярии (sp.). Наиболее высоким уровнем экстенсивности инвазий и инфекций и разнообразием видового состава паразитофауны выделялись Soricidae. Максимальная экстенсивность заражения отмечена у Sorex araneus (83,6%) и Talpa europaeus (100%). Совокупная заражённость насекомоядных составила 80,0%, грызунов – 50,9%. Среди семейств грызунов экстенсивность различных инфекций распределилась следующим образом: мышеобразные – 19,0%, хомякообразные - 61,4%. (Таблица 1 снята редколлегией). Наблюдались случаи совместного паразитирования двух или трёх возбудителей. Наибольший вклад в образование кровепаразитоценозов внесли представители родов Anaplasma и Haemobartonella. Анаплазмы при совместном паразитировании с гемобартонеллами имели более высокие показатели интенсивности, чем при моноинвазии. С возрастом доля совместных инвазий и инфекций возбудителей в общем количестве заражённых животных достоверно повышается.
В Приморском крае высотная поясность прослеживается на многих горных хребтах. Хребет Ливадийский (г. Ливадийская - 1333 м) был выбран нами как наиболее полно отражающий вертикальное распределение растительности. Основная задача работы - выявление особенностей высотно-поясного и биотопического распределения мышевидных грызунов в годы с различной их численностью. Учеты проводились на протяжении летних периодов 1999-2000гг. 1999 год был годом высокой численности, а 2000 год - низкой численности зверьков. Отлов грызунов проводился стандартным методом ловушко-линий на заложенном нами высотном профиле в диапазоне абсолютных высот от 100 м до 1100 м с шагом в 100 м по высоте. Год "пика" численности (1999 г.) характеризуется доминированием Apodemus peninsulae на протяжении всего профиля. Дифференциация отдельных высотных комплексов происходит за счет содоминирующих и второстепенных видов по доле их участия в населении, колеблющейся от 3 до 15%. Для нижних поясов (до 300 м над ур. моря) характерно участие в населении Ар. agrarius и Microtus fortis, для верхних поясов (от 600 до 1100 м над ур. моря) - Clethrionomys rutilus и C. rufocanus. Год "депрессии" (2000 г.) характеризуется господством C. rufocanus почти на всем профиле. Высотные комплексы выделяются, как и в год высокой популяционной численности, по доле участия в населении содоминирующих и второстепенных видов. Однако количество таких комплексов значительно меньше. Два контрастных года показали, что население мышевидных грызунов на профиле не остается постоянным, оно зависит от фазы популяционного цикла. При резком спаде численности зверьков в 2000 г. наблюдается смена структуры населения на протяжении всего высотного профиля. В зависимости от уровня численности грызунов отмечается два многолетних аспекта: абсолютное доминирование Ар. peninsulae в год "пика" сменяется абсолютным доминированием C. rufocanus в год "депрессии".
Современное развитие зоогеографии неразрывно связано с разработкой принципов и совершенствованием методов картографирования различных биологических объектов. Мышевидные грызуны традиционно являются одним из них, чему способствует их массовость и разностороннее значение в функционировании наземных экосистем. На основе обобщения личных многолетних полевых исследований и литературных данных по пространственному распределению и динамике сообществ мелких млекопитающих нами была разработана легенда и построена карта населения мышевидных грызунов Приморского края масштаба 1:500000. Картографической основой явилась карта растительности Приморского края под ред. Б.П. Колесникова (1956). Созданная зоогеографическая карта показывает видовую структуру сообществ и максимальную численность формирующих его видов в коренных природно-территориальных комплексах и отражает поливариантность населения (многолетние аспекты). В основу построения карты положен ландшафтно-биотопический подход, предложенный A.M. Чельцовым-Бубутовым (1964), а оформление легенды базируется на принципах, разработанных Н.В. Тупиковой (1976). Предложенные ею пиктограммы являются наглядной и информативной альтернативой текстовым рубрикациям большинства легенд карт. При этом нами были внесены некоторые поправки и дополнения, расширяющие смысловое содержание видовых градаций численности. Анализируя териокомплексы, мы принимали во внимание всё структурное разнообразие, характерное для сообщества в годы популяционных пиков грызунов, что не связывалось с закономерными изменениями населения, часто наблюдаемыми при сменах популяционных фаз численности. Отдельной врезкой показана трансформация животного населения в природно-антропогенных сукцессионных рядах основных растительных формаций, что придает карте прогнозные и ретроспективные возможности.
Ход динамики численности в популяциях грызунов обусловлен тремя группами факторов: внутрипопуляционными, климатическими и биотическими (Садыков, Бененсон, 1982). Последняя группа факторов, прежде всего обилие корма, по мнению В.А. Костенко (2000), является основной в определении численности. На полифакторную природу колебаний численности указывали многие исследователи (Кошкина, 1966; Darsd, Howard, 1982; и др.). При этом пусковым механизмом популяционных процессов, определяющим изменения численности, является комплексное воздействие метеорологических и кормовых факторов (Симонов, 1990, 1998; Костенко, 2000). Исследования, проведенные на хр. Ливадийском (Южное Приморье) в 1998-2001 г. г. подтвердили это положение. Осень 1998 г. выдалась урожайной на кедровые орехи, а зима 1998-99 г.г. была мягкой и малоснежной, что способствовало благоприятной зимовке Apodemus peninsulae. После низкого обилия в 1998 г. этот вид в 1999 г. достиг очень высокой численности, начав размножаться уже зимой. К лету 1999 г. "включились" внутрипопуляционные факторы, тормозящие размножение, что привело к практически полному отсутствию размножающихся особей уже в июле и популяционной депрессии вида в 2000 г. Можно было бы предположить, что хороший урожай кедровых орехов осенью 2000 г. даст толчок значительному росту численности грызунов, особенно семеноядных. Однако высокий снеговой покров при низких температурах в зимний период 2000-2001 гг. блокировал Ар. peninsulae доступ к опавшим кедровым шишкам, и к весне сохранились лишь единичные особи зверьков в наиболее благоприятных местообитаниях. Подобные местоеоусловия не явились лимитирующими факторами для Clethrionomys rufocanus. В условиях высокого снежного покрова и обилия корма вид прекрасно перезимовал. При этом многие самки успели принести за зимний период 1-2 выводка. В итоге к апрелю 2001 г. численность полевок в большинстве лесных местообитаний.
Назад |